Красноносые асы

Каменный желоб, по которому я шел, поднимался все круче. Щель становилась теснее, теперь можно было опираться руками о стенки: расстояние между ними уменьшилось до полутора метров. Вдоль отполированного водой желоба валялись крупные камни, прочно застрявшие в самых узких местах. Где-то капала вода, и гулкий звук капели был единственным в сумрачной тишине. Старый череп козерога с гордо запрокинутыми саблевидными рогами лежал на повороте, там, где щель круто загибала влево. Здесь она уходила вверх крупными ступенями двух-трех метровой высоты. Лезть по ним было нетрудно, стенки сходились очень близко. На одной из таких ступеней - небольшой площадке, выбитой в скалах падающей водой,- в маленькой пещерке под стеной белела скорлупа: старое гнездо улара.

В конце концов, щель вывела на площадку, заваленную крупными камнями и окруженную скальным амфитеатром. Одна сторона ее обрывалась вниз стометровой стеной. Высота 4600 метров. Свистит ветер, невдалеке перекликаются улары. Шестьюстами метрами ниже, прямо под моими ногами, раскинулась громадная плоскость Аличурской долины. Ее разрезают две четкие полоски. Одна - черная, извилистая, нередко дробящаяся на несколько нитей,- русло реки, другая - беловатая, прямая как стрела - Памирский тракт. По нему медленно ползут точки-машины, тянущие за собой длинные пыльные шлейфы. Черным неприметным квадратиком выглядит отсюда наша стоянка - домик дорожного мастера.

Похоже было, что я забрался в тупик. Возвращаться всегда досадно, особенно если на подъем затрачено столько усилий. Но вот я увидел небольшую щель, спрятавшуюся в тени выступа и уходящую вверх. Полез дальше. Сначала новая щель поднималась очень полого, но затем, взметнувшись вверх резким броском, как будто бы уперлась прямо в небо. Дальше наверняка был обрыв.

«Кьяяяя... кьиииии...» - резкие раскатистые крики внезапно разрушили завороженную тишину щели. Отражаясь от отвесных скал, они порождали многократное эхо, заполняя скалы лавиной звуков. Это кричали высокогорные красноклювые галки - клушицы. Интересно, что, впервые услышав этот крик, я так и подумал: «Галка!» Хотя орнитологи не находят близкого родства между нашими обыкновенными галками и клушицами, голоса их действительно довольно похожи.

Заслышав звонкие голоса клушиц, я поспешно выбрался наверх, оказавшись на краю почти отвесной стены. Внизу подо мной, близко прижимаясь к крутому склону, поднималась вверх стая клушиц штук в пятьдесят. Птицы парили на распростертых крыльях кругами, быстро набирая высоту. Стая возвращалась с пойменных лугов Аличура после очередной кормежки к гнездовой колонии. На подходе к отвесной стене птицы вдруг потеряли воздушный поток. Сразу став какими-то неуклюжими, они деловито замахали крыльями, двигаясь вдоль стены. Не прошло и минуты, как стая вновь «поймала» восходящую струю нагретого воздуха. Несколько секунд - и вот птицы уже на уровне моих глаз. Некоторые из клушиц, описывая широкие круги, проносятся на расстоянии буквально нескольких метров от меня. Зрелище замечательное! Стремительный парящий полет этих птиц, кажется, опровергает все законы тяготения. С удивительной легкостью, то слегка подгибая, то широко расправляя крылья, они быстро поднимались вверх, и скоро мне потребовался бинокль, чтобы проследить, какой курс возьмет стая после подъема. Однако через несколько минут птицы, словно растаяли в синем пространстве, где-то на высоте не менее 6 тысяч метров. В других случаях мне удавалось увидеть, что делала стая после такого подъема. Достигнув определенной высоты, птицы слегка складывали крылья и переходили на скользяще-пикирующий полет, направляясь к гнездовьям. Таким образом, стая умудряется проделать весь путь от мест кормежки до гнезд без особых усилий. А путь немалый! Действительно, клушицы, кажется, в наибольшем совершенстве овладели сложной, стремительно меняющейся воздушной обстановкой гор и превратили калейдоскоп воздушных вихрей и потоков в своих верных помощников.

На Памире, правда гораздо реже, встречается и другая высокогорная галка - альпийская, имеющая в отличие от клушицы желтый клюв. Она столь же, если не в большей мере, «владеет воздухом». Английский натуралист Чарльз Стонор, искавший снежного человека в Гималаях, как-то наблюдал брачный полет стаи альпийских галок. Птицы растаяли в воздухе примерно на высоте 9 тысяч метров над уровнем моря.

...Клушицы исчезли, а мне пришлось возвращаться и отыскивать другой путь. Уже три часа блуждал я в дебрях громадного скального массива, нависшего над домиком дорожного мастера и давно привлекавшего мое внимание: до сих пор мне никак не удавалось найти гнезда клушиц, столь многочисленных на Памире. Скалы действительно оказались очень интересными - громадные скальные стены, неожиданности, подстерегающие за каждым поворотом, возможность столкнуться носом к носу с редким зверем... Прибавьте к этому относительное тепло и безветрие, особенно приятные по сравнению с Аличурской долиной, где почти непрерывно дуют обжигающие ледяные ветры. Пожалуй, больше всего на Памире я любил лазать по скалам...

Три часа дня. Жарко! Я прислонился к нагретой солнцем стене и с интересом наблюдал за полетом горных ласточек. Летают эти ласточки куда медленнее, чем наши касатки или воронки, но зато полет их более маневрен. На лету они буквально прижимаются к вертикальным поверхностям скал, обшаривая их по всем направлениям. Вдоль отвесных скал днем поднимается довольно сильный поток нагретого воздуха, увлекающий из-под скал многих насекомых, а некоторых из них, греющихся на солнце, ласточки снимают прямо с поверхности скалы.

Вдруг на противоположной стене, на ровной желтоватой поверхности, словно по волшебству распустился маленький цветок с красными, в дымчатом окаймлении лепестками и, трепеща, стал двигаться вверх по скале. Стенолаз! Это уже редкость для Памира, слишком сухого для влаголюбивой скальной птицы. Маленькая, в половину воробья, птичка с цепкими коготками и длинным, загнутым вниз клювом целыми днями ползает и перепархивает по отвесным скалам в поисках пищи. Своим изогнутым клювом она извлекает насекомых из мельчайших трещин и щелей. Дымчато-серая окраска делает стенолаза невидимым на фоне камня, и, только взмахивая красивыми крыльями, розово-красными в основании, с четким венчиком белых пятен на вершине, он становится заметным.

Трудно поверить, что такая нежная насекомоядная птичка способна выносить свирепые морозы высокогорий и не покидает их даже зимой. Великолепно приспособленный к скальному образу жизни, стенолаз находит в скалах убежище с теплым микроклиматом и поэтому переносит низкие температуры без особого ущерба для себя. Он умеет отыскивать пищу там, куда не поднимается ни одна насекомоядная птица. Стенолаз - рекордсмен среди них в этом отношении. Так, в Гималаях выводок стенолазов был встречен над одним из высочайших перевалов на абсолютной высоте 6300 метров над уровнем моря, в царстве вечного снега и льда. Они и здесь умудрялись находить себе пропитание на отвесных, нагреваемых солнцем скалах.

Пока я наблюдал за стенолазом, надеясь выследить гнездо, в соседней осыпи оживленно засновали под камнями маленькие серые зверьки, пищухи, или, как их еще называют, сеноставки (за привычку заготовлять сено), довольно обычные в горах Памира. Маленькие пищухи - близкая родня зайцев. Живут они в осыпях или россыпях камней и местами очень многочисленны. Они быстро размножаются, но и гибнут тоже в немалом числе, составляя излюбленное меню филинов, соколов, горностаев, лисиц, волков - в общем, всех пернатых и четвероногих хищников Памира. Однажды я видел, как ловил пищух беркут. Он расхаживал по осыпи, только что озаренной лучами взошедшего солнца, заглядывал под камни и иногда подолгу замирал на одном месте - караулил.

Стенолаз исчез и больше не появлялся. Или это был просто бездомный бродяга, или гнездо находилось далеко отсюда. Нужно было продолжать поиски колонии клушиц. Выбрав еще один перспективный маршрут, я тяжело вздохнул и вновь пополз вверх.

Только к вечеру в сильно разрушенной скале я нашел группу старых, увы, опять старых, гнезд. Неудача была очевидна - пора было спускаться. Я искал явно не там, где надо.

Из скального лабиринта я вышел только на закате, проделав напоследок стремительный спуск по большой, метров триста в длину, осыпи. Катание с осыпей - единственное развлечение среди сменяющих - друг друга трудных подъемов и утомительных спусков. Нужно только выбрать хорошую осыпь, достаточно сыпучую, из мелких камней и с хорошей крутизной. По такой осыпи можно нестись вниз сломя голову, делая огромные прыжки и скользя при приземлениях и толчках вместе с осыпающимися камнями. Местами удавалось развивать порядочную скорость.

Выбравшись на открытый пологий склон, мягко спускающийся к плоскости долины, я сразу же попал под удары свирепого, холодного ветра. Солнце уже село, холодные тени закрыли долину, скрывая детали ландшафта, и только обширные пятна наледей четко выделялись в наступающей темноте.

Гнезда клушиц мне удалось найти только чуть ли не месяц спустя в ста с лишним километрах от Аличурской долины. Лагерь Леонида, к отряду которого я успел присоединиться, стоял в верховьях Оксу. Проработав целый день в теплом ущелье реки Беик, правого притока Оксу, я возвращался в лагерь напрямик, пересекая обширное пространство, заваленное крупными древними моренами. Когда-то, во время оледенения, здесь было царство льда, и сейчас бескрайние пространства, погребенные моренными холмами, напоминали о былой мощности ледников.

Неожиданно я попал в небольшой скалистый каньон. Стены каньона были сложены красивыми красноватыми скалами. Я решил отдохнуть в этом тихом месте.

Однако не прошло и нескольких минут, как жутковатые завывающие стоны заставили меня вскочить на ноги. Звуки были совершенно демонические и доносились из-за поворота ущельица. Я поспешил туда. Когда я завернул за угол, крики смолкли, и в конце ущелья мелькнул силуэт улетавшей клушицы. В стене, что возвышалась передо мной, чернела дыра, края которой были заляпаны птичьим пометом. Затаившись между рухнувшими глыбами, я стал ждать. Минут через пятнадцать крики возобновились с новой силой. Они явно исходили из этой дырки в стене. В тот же момент появилась клушица. Не замечая меня, она прямо проследовала к дыре, присела на ее край и, оглянувшись, юркнула внутрь. Крики усилились. Это орали голодные птенцы, и, судя по голосам, птенцы уже крупные. Дыра располагалась в самой середине стены, но стена была не более пятнадцати метров высоты, и добраться до гнезда было вполне возможно.

Клушица

На следующий день мы явились к гнезду и, не обращая внимания на забеспокоившихся клушиц, взялись за дело. Забравшись наверх с прочной веревкой, мы укрепили ее как раз над гнездом. Затем Леонид уверенно и ловко спустил меня, как на лифте, прямо к дыре. Как только моя физиономия оказалась на одном уровне с нишей, оттуда с отчаянными воплями стали один за другим высигивать птенцы. Они были уже вполне оперившиеся и наверняка покинули бы гнездо сами на следующий же день. Птенцы выскакивали столь быстро, что я, как говорится, и рта разинуть не успел. Крылья, не привыкшие к работе, не могли долго держать их, и они один за другим приземлились на противоположную осыпь. Одну из молодых клушиц удалось поймать, но с выкармливанием ее ничего не получилось. Она упорно отказывалась брать корм и вскоре погибла от истощения.

Взрослые же клушицы жили в неволе хорошо. Однажды у биостанции поймали подраненную клушицу. У нее было перебито крыло, и она не могла летать. Я сделал ей небольшую вольеру, где она довольно долго жила, быстро привыкнув к людям. Ела она все, что ей давали,- кашу, зерна, мясо, хлеб. Крыло вскоре зажило, но пользоваться им она все равно не могла. Мне наверняка удалось бы привезти ее в Ленинград, но однажды я обнаружил, что вольера пуста. Какая-то сердобольная душа на станции решила дать птичке «свободу», но выпустила на верную гибель - наверняка ее придушила первая же собака.