АЛЕКСАНДР НИКОЛАЕВИЧ ПРОМПТОВ

В начале 1923 г. на заседании зоологического семинара Московского университета, устраиваемого проф. Г. А. Кожевниковым для студентов-зоологов, мы слушали доклад краеведа-орнитолога, приехавшего из провинции и рассказывавшего о своих наблюдениях над птицами. Мое внимание привлек невысокого роста, заметно сутулившийся, болезненного вида студент с высоким чистым лбом и с проницательными задумчивыми глазами, сидевший напротив меня.

Доклад был неинтересен, он изобиловал фантастикой, в нем было мало фактов и много всем известных истин. Студент слушал докладчика внимательно, что-то записывая в блокнот, а при .латинских погрешностях краеведа едва заметная улыбка скользила по его тонким губам. По окончании доклада, никаких прений не вызвавшего, так как спорить было не о чем, после того как Г. А. Кожевников и краевед удалились, наша группа студентов-орнитологов, собравшись кучкой, предалась злословию; незнакомый студент, прислушиваясь к нашим насмешкам, вставил и несколько своих очень ядовитых и метких суждений... Этим студентом был А. Н. Промптов, который стал через несколько лет одним из замечательных советских натуралистов-орнитологов. В своем дневнике, датированным 1914 г., шестнадцатилетний Саша Промптов, бывший тогда гимназистом в Костроме, пишет: «Птиц завел осенью 1914 года. Было скучно и захотелось подержать в клетке. Вот как случайно находится призвание! Купил на 80 копеек парочку чижей... Зимой ловил снегирей и больших синиц».

Первые, случайно купленные чижи, так же как и первая замеченная в зимний период М. Н. Богдановым синица, сделали из А. Н. Промптова орнитолога, натуралиста, птицелова. К своим занятиям по изучению птиц Саша с самого начала относится серьезно и внимательно, отдавая им свой досуг. Вначале по-любительски, без определенного плана, Саша наблюдает за птицами и старается оформить свои наблюдения. Природа, краски осени, наступление весны, осязаемое не в городе, а в лесах и в широких приволжских лугах, чаруют впечатлительного юношу и все сильнее и сильнее увлекают его.

Регулярно Саша ведет дневники своих наблюдений, описывает все, что кажется ему интересным. Однако для него, увлеченного новым открывшимся ему миром, миром природы и птиц, живущих в природе, протокольных дневниковых записей недостаточно. Часто здесь помещаются стихи, в которых ярко сказывается чувство природы, присущее только истинным натуралистам,

 «Я пишу лишь о природе, 
 О весне и о былом, 
 Чтоб отпор был злой невзгоде, 
 Чтобы вспомнить мог о чем. 
 Не писать же я не в силах. 
 Для меня стихи - дневник, 
 В нарисованных картинах 
 Вспомнишь прошлое на миг»... 

По окончании средней школы Промптов поступает в Московский университет. В университете, в лабораториях, слушая лекции М. А. Мензбира и других крупнейших русских зоологов, работая сам много и неустанно, Саша из орнитолога-любителя превращается в серьезного натуралиста.

Всех, знавших Промптова, поражало, как он, при его состоянии здоровья, мог производить трудные орнитологические исследования, требующие, прежде всего, постоянного и напряженного движения. А. Н. Формозов справедливо отмечает, что Саша Промптов для преодоления своей слабости выработал особый, только ему одному свойственный стиль орнитологических исследований, особую технику работы. Саша ездил на экскурсии на велосипеде либо совершал их в лодке. «Трудность развернуть орнитологические работы в «ширину» заставила заботиться о «глубине», и это был очень плодотворный путь».

Огромная усидчивость, способность к труду и углубленным занятиям - отличительные качества Александра Николаевича - помогли ему сделаться широко образованным биологом. Он был серьезно эрудирован в вопросах общей биологии, эволюционной морфологии, селекции, физиологии и т. д. «Но одна большая тема, окрашенная яркой привязанностью, глубокой любовью, пожалуй, даже страстью, проходит через всю его жизнь. Эта тема - изучение птиц». Промптов изучает не анатомию, не морфологию птиц, не их перелеты, не их способность к приспособлениям,- нет, он изучает все, что касается птиц.

«Все птицы в природе связаны между собой. Иногда трудно заранее даже предположить, какие биологические соотношения могут обнаружиться между бесполезной птицей и полезной или вредной»,- пишет он. После встречи с Промптовым на заседании зоологического семинара, я познакомился с ним.

Окончив университет, ученый начал работать на Звенигородской биологической станции университета и проделал ряд дальних зоологических экспедиций (на Урал, в Крым). Этот период позволил ему полностью овладеть методом полевых зоологических исследований. Во время работы в Звенигороде у него развивается убеждение, что объяснить целый ряд моментов биологии птиц можно только путем точно поставленных экспериментов, т. е. метода, совершенно не разработанного орнитологами. Занимаясь этим вопросом, он постепенно, шаг за шагом, пришел к своей основной работе - к экспериментальным исследованиям биологии птиц и сделался в этой области непревзойденным мастером.

Но, экспериментируя над своими птицами, Промптов никогда не считал их только подопытными объектами - в каждой из них он видел резко выраженную индивидуальность, которая страдает и радуется, каждая нуждается в любви, в заботливом уходе. Это чувство объясняет его никем не превзойденное умение выкармливать птенцов самых разнообразных, не выкармливаемых ранее в неволе птиц.

Помню однажды, приехав в Москву, я зашел к нему (он работал тогда на Звенигородской биологической станции). Раньше я у него не бывал. Жил ученый в одном из переулков Арбата. В комнате были птицы и книги. Казалось, что человеку поместиться негде. У двери, против окна, стояла большая, с куполообразным верхом, клетка, а в ней взрослая выкормленная Промптовым кукушка. На письменном столе, заваленном книгами и рукописями, в цельнометаллической клетке, поднимая своей «кивер», прыгала синица-гренадерка, приветливо чирикающая, в другой клетке тихо насвистывал малиновый щур. На окнах были клетки с лесным коньком, с маленькой синичкой (московкой), с зарянкой, с солидно державшим себя снегирем и с чижами. Когда Александр Николаевич обращался к своим птицам, у него менялось выражение лица и в голосе появлялись какие-то совершенно особенные, задушевные интонации. Большинство птиц Промптова были взяты из гнезд птенчиками и выкормлены им. (Если кто-либо из вас пробовал когда-либо выкармливать птенцов, тот знает, как много надо аккуратности, настойчивости, труда, внимательности, а главное, знания птиц и любви к ним, чтобы вырастить маленького беспомощного птенчика.)

Но не только к птицам он относился с доброжелательностью, благодушием и вниманием. Как у каждого человека, близко общающегося с природой, у Промптова были развиты чувства товарищества и желание помочь всем окружающим его людям, сделать им приятное. Помню, живя в далекой провинции, я неоднократно и неумеренно, зная болезненность Промптова, обращался к нему с различными просьбами: то помочь мне достать в Москве какую-нибудь птицу, тот или иной редкий корм для птиц, то разыскать литературную справку. В ста случаях из ста возможных я сейчас же получал просимое и до сих пор чувствую себя неоплатным (увы! теперь навсегда!) его должником. Александра Николаевича любили и стар и млад, к нему шли и за советом и за моральной и материальной поддержкой. Он вел большую переписку с юннатами, обращавшимися к нему по всем вопросам, касающимся птиц, их биологии, ловли, методике наблюдения за ними, и ни одно письмо, как бы он ни был занят, не осталось без ответа.

В 1940 г. Александра Николаевича пригласили для работы в физиологическую лабораторию имени старейшины физиологов мира академика И. П. Павлова в Колтуши. Здесь в полной мере могли развернуться его таланты и знания. Прекрасная обстановка для научного исследования, оборудованные вольеры для содержания подопытных птиц, необходимые для сложных экспериментов ассигнования, дружный и спаянный высококвалифицированный коллектив позволили ему произвести ряд новых исследований, до него не удававшихся никому из ученых. Стоит хотя бы упомянуть, что у Промптова в Колтушах, в условиях неволи, свободно размножались все наши обычные птицы - от чижей до полевых жаворонков и коньков. Здесь он провел многие свои блестящие эксперименты.

Этот период жизни и работы ученого ярко охарактеризован академиком Л. А. Орбели: «Имея огромный опыт преподавания биологии, исследовательской и наблюдательской работы в области орнитологии, практически владея методами наблюдения птиц в природе и содержания их в неволе, Александр Николаевич пришел в институт физиологического направления, быстро усвоил идейную сущность учения И. П. Павлова и начал создавать новую главу физиологии высшей нервной деятельности. Его исключительное чутье экспериментатора и неудержимое стремление к анализу явлений природы дали ему возможность внести существенную лепту в дело понимания взаимоотношений наследственных и благоприобретенных форм поведения, богато и четко представленных у птиц».

Настал тяжелый для нашей Родины 1941 г. Началась война. Пожалуй, любовь, настоящая любовь натуралиста к его работе была проявлена ученым в этот период особенно ярко. В годы блокады Ленинграда, из занесенного снегом пригорода, обстреливаемого артиллерией, при частых воздушных налетах, из Колтушей в город, пешком для обмена части своего скромного пайка - пшена на канареечное семя для своих лабораторных птиц, прихрамывая, с мучительно болящей ногой, ходит Александр Николаевич. В лабораториях осажденного немцами города холодно, нет освещения, скромный паек заставляет систематически недоедать, но натуралист и энтузиаст науки не прекращает своей интенсивнейшей работы.

Советская, русская орнитология может гордиться рядом блестящих имен, поставивших ее на одно из первых мест в мировой науке: П. С. Палласом, М. А. Мензбиром, П. П. Сушкиным, С. А. Бутурлиным и многими другими. Но для всех этих ученых птицы были лишь объектами исследования, животными организмами, изучению которых стоит посвятить жизнь, чтобы найти истину. Для А. Н. Промптова птицы были не только объектами, но и близкими, дорогими друзьями. С птицами Александр Николаевич жил бок о бок, на них бросил свой последний взор, и птицы приняли его последний вздох...